ПУНКТИР РАЗГОНА

В два часа Матвей оставил машину на Ломоносовском проспекте напротив филфака МГУ и отправился искать Кристину. Он не договаривался с ней о встрече, но найти ее не составило труда – первокурсники деятельно готовились к экзаменам все вместе, продолжая занятия и консультации. Кристина Олеговна Сумарокова проходила по спискам третьей группы. Матвей отыскал аудиторию, где занималась означенная группа, и приоткрыл дверь.

Видимо, преподаватель ушел или еще не приходил, потому что студенты, человек десять юношей и столько же девушек, оживленно вели дискуссию. Речь шла о вкладе диссидентов, русских писателей за границей, в мировую культуру. Больше и красноречивее всех говорил красивый смуглолицый парень с шапкой курчавых волос, но спорили с ним только девушки, парни предпочитали бросать реплики и апеллировать к девушкам. Кристина в споре не участвовала, хотя курчавый довольно часто к ней обращался, как бы приглашая присоединиться к его мнению. Заметив Матвея, она вскочила и выбежала в коридор, не обращая внимания на возглас подружки: «Крис, ты куда?» – и на взгляд курчавого оратора. Встречи она не ожидала и явно обрадовалась. У Матвея дрогнуло сердце: к своему удивлению, он обрадовался не меньше, обнаружив, что соскучился по девушке. Обтягивающие джинсы и футболка подчеркивали изящную фигуру девушки, и смотреть на нее было одно удовольствие, если бы не взгляды разгуливающих по коридору ребят. Из аудитории выглянул тот самый смуглый парень, оглядел Матвея, кивнул девушке:

– Крис, не забыла, что мы вечером идем в кафешку?

– Я не сказала «да», милорд, – оглянулась Кристина. – Скорее всего, пойдете без меня.

– Ну, мы еще обсудим этот вопрос. – Парень глянул в глубь коридора: – Вон Скунс идет, закругляйся.

Девушка фыркнула, посмотрела на Матвея, не успевшего сказать ни слова.

– Не хочешь пойти с нами в кафе? Впрочем, вижу – не хочешь. Тогда давай сходим куда-нибудь еще. Если, конечно, у тебя есть время, – деликатно добавила она.

Матвей улыбнулся, вызвав ответную улыбку девушки.

– Когда вы заканчиваете?

– В шесть, но я могу и сбежать.

– Подъеду к шести, жди, у меня кое-какие дела. Ты ведь в ДАСе[12] живешь? Как устроилась?

– Отлично, и девочки в комнате хорошие. – Кристина принахмурилась, вспомнив что-то, но тут же ее лицо разгладилось:

– В принципе, мы можем посидеть в кофейне и в ДАСе.

– Потом обговорим. Беги, действительно Скунс идет.

Кристина оглянулась на входящего в аудиторию преподавателя английского языка – Матвей знал его – и скривила губки:

– Девочкам он нравится, а мне нет. Смотрит, как… паук, и губы слюнявые… и взгляд липкий. Поневоле вспомнишь Хайяма.

– Что именно?

– Ну, он говорил, что учиться необязательно.

Матвей кивнул и процитировал:

Так как истина вечно уходит из рук,

Не пытайся понять непонятное, друг.

Чашу в руки бери, оставайся невеждой,

Нету смысла, поверь, в изученье наук.

Кристина засмеялась:

– Я Омарчика тоже читаю и люблю, вечером чего-нибудь процитирую, под настроение.

– Чао, – подтолкнул девушку к аудитории Матвей и не оглядываясь пошел к лестнице. Ее взгляд он чувствовал всей спиной, но не обернулся, чтобы не смазать впечатление, пока не хлопнула дверь. И сразу же увидел в тупичке возле туалета парня в белом, Тараса, которого он «отбил» у налетчиков в собственном доме.

– А говорят, гора с горой не сходятся, – сказал тот с легкой улыбкой, выступая вперед. У Матвея вдруг появилось ощущение, что парень этот намного старше, чем кажется. В глазах его, глубоких, словно бездонные колодцы, стыло бесконечное знание. Он все видел, знал и умел, как столетний патриарх, хотя на вид ему можно было дать лет двадцать семь – двадцать восемь, не больше.

– Как вы меня вычислили? – тихо спросил Матвей, напрягаясь. Появилось чувство, будто его ощупывают изнутри. – Вряд ли эта повторная встреча случайна.

– Реакция ганфайтера, – погасил улыбку Тарас. – Пойдемте поговорим, у меня есть ключ от пустой аудитории, там нас никто не побеспокоит. – Он пошел вперед не оглядываясь, уверенный, что собеседник последует за ним.

Матвей расслабился, не чувствуя опасности, сказал в удаляющуюся спину:

– Здесь разговора не получится. У меня машина, поехали в Центр. Я знаю хорошее кафе на Маросейке.

Через полчаса они уже сидели в уютном кафе, где каждый столик был отгорожен от другого решеткой из бамбука, увитой плющом, и где можно было говорить спокойно, под тихую музыку, не опасаясь подслушивания.

Матвей заказал себе то же, что и собеседник, – салат, грибной суп, филе трески, запеченное в тесте, кофе. Однако ел, не чувствуя вкуса: он не любил играть по чужим правилам. Еще раз, более внимательно, оглядел сотрапезника, отметил гибкость и скупую точность движений, тихую скрытую силу и снова поразился изменчивости лица, дышавшего внутренним, глубоким и всепонимающим покоем; человек этот знал и видел так много, что становилось не по себе. Возраст его угадать было невозможно. Ему могло быть и двадцать семь, и сто двадцать семь лет, и при мысли об этом – вдруг правда?! – Матвея мороз продрал по коже, хотя он и не выдал своих чувств, понимая, что Горшин видит его переживания. И все же Матвей отметил кое-что ранее неизвестное в облике нового приятеля, вернее, в той волне эмоций, которую он излучал: нет-нет да и вспыхивали в ней искры тоски и горечи. При всем своем опыте, силе и знании человек этот не был счастлив, пряча в глубинах души неведомую боль.

В продолжение всего разговора Матвей чувствовал себя скованно и напряженно, как никогда. Впервые в жизни ему встретился человек, способный читать его мысли, как книгу, вычисливший траекторию его движения и даже суть задания, о котором должны были знать лишь трое. Иногда ему удавалось отстраниться от цепкого взгляда Тараса, выскользнуть из пальцев его психофизического ощупывания, и тогда у собеседника в глазах появлялся интерес и уважение.

– Предлагаю сразу расставить точки над «i», – предложил он, заказав кофе и бутерброды. – Я работаю на «Чистилище». Стоит расшифровывать?

– Не стоит, – остался спокойным Матвей. Чего-то подобного он и ожидал, а главное, поверил Горшину сразу.

– Вы хорошо воспринимаете неожиданности, – похвалил его Тарас, не дождавшись продолжения; оба неторопливо принялись пить кофе. – Только не вздумайте задерживать меня. – В глазах Горшина мелькнул и пропал насмешливый огонек. – Даже с вашей подготовкой это не удастся. А то, смотрю, вы подумываете над этим.

Матвей, действительно прикидывающий варианты захвата собеседника, помедлив, кивнул:

– В этом пока нет необходимости.

– Мне нравится это ваше «пока». Итак, продолжим. Кстати, вы хорошо закрываетесь, я имею в виду мысленный блок. В роду экстрасенсов не было? Отца-колдуна, например, бабки-ведьмы?

– Родителей вообще не имел, – пошутил Матвей. – Не знаю, о чем вы говорите.

– Значит, способности врожденные. Надо же, человек владеет адаптивной психофизической защитой и не является членом Круга! Парадокс. Но об этом мы еще поговорим. Я знаю, кто вы. Ганфайтер, так? Еще таких, как вы, называют волкодавами, суперами, дангерами, перехватчиками. То есть вы работаете на военную контрразведку «Смерш-2».

Матвей с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть, с еще большим трудом проглотил кусок бутерброда, но от ненужных движений воздержался. Хотя это был явный провал. Но если в обычных условиях Соболев чувствовал засаду и начинал схватку первым, что давало ему шанс выйти сухим из воды, то в данном случае удар был нанесен слишком уж неожиданно. Реагировать на случившееся надо было иначе.

Тарас, наблюдавший за ним, кивнул:

– Правильно. Открытый бой – это в большинстве случаев паника, бой надо выиграть еще до его начала. Аксиома разведки, но она и для нас применима. Успокойтесь, утечки информации не произошло, просто я… скажем так: не совсем обычный человек и могу читать…

– Мысли? Телепат, что ли?

– Не мысли, но состояние психики, и не телепат, а эзотерик, человек Круга. Думаю, вы догадываетесь, о чем речь. Но об этом разговор впереди.

– Почему не сейчас? Я не спешу. К тому же весьма интересно, каким образом вы меня вычислили, не будучи в штате моей конторы. В случайности я не верю.

– И правильно делаете. Хотя, с другой стороны, случайность – тоже результат каких-то скрытых от нас процессов. Как говорил один мой знакомый, случайность – внезапно проявившаяся неизбежность. Существуют закономерности бытия, которых нормальные люди не видят, а замечают лишь их крайние проявления, да и то не часто. Например: почему всегда идет дождь, когда обнаженная женщина выходит на крыльцо при полной луне?

– М-м… – промычал Матвей.

Тарас засмеялся, обнажив белые зубы.

– А ведь это закон. Я убедился за многие сотни лет, но основан он на такой математике, которая вряд ли когда-нибудь станет известна людям.

Кофе допили в молчании. Матвей размышлял о словах Тараса: «За многие сотни лет», а Горшин ушел в свои мысли. Потом Соболев, вспомнив девиз об умных и слабоумных на двери явки ГУБО, сказал:

– Чего вы хотите?

– Вы уже поняли: я хочу, чтобы вы работали с нами.

– На «Стопкрим»? – Матвей задал вопрос машинально, подумав не без удивления, что собеседник, очевидно, не знает, какое именно задание он получил от командования ГУБО. Удача пришла именно с той стороны, откуда он и не ждал, и так быстро, что сама собой родилась вера в божественное провидение.

– Если предложение слишком неожиданно, мы подождем. Если неприемлемо, я буду жалеть, что вы не с нами.

– Не знаю. Нужно подумать, все взвесить. И кое-что узнать о вас. Скажем, цели, сверхзадачу «Чистилища».

– Наша цель – уничтожение преступности как института. Если вы действительно имеете в виду сверхзадачу, «Стопкрим» задуман как бумеранг в ответ на возведенную в ранг негласного закона вседозволенность чиновников вообще и властных структур в частности. Государственных, коррумпированных сверху донизу, или теневых, мафиозных – не имеет значения.

– Звучит красиво. – Матвей позволил себе усмехнуться. – Этакий центр по нравственному воспитанию чиновников… с помощью пули и кинжала.

Тарас оставался невозмутимым.

– Мы не видим иного пути. Те, кому объявил войну «Стопкрим», давно уже не люди, а человекоподобные монстры с извращенной моралью. У англичан есть афоризм: если правила игры не позволяют выигрывать, английские джентльмены меняют правила[13]. Увещевания и призывы к совести монстров явно не помогают, и мы вынуждены играть по более жестким правилам.

– Существует еще одна поговорка, – медленно проговорил Матвей, – для других мы создаем правила, для себя – исключения. Как в данном случае сделали вы, присвоив себе право судить и карать.

– Мы не видим иного пути, – повторил Тарас тихо. – Действия негодяев требуют адекватного ответа. Откройте нам глаза, сообщите методы, столь же действенные, как наши, но не опирающиеся на террор и насилие, и мы пойдем за вами.

Матвей молчал, разглядывая цветочный узор на тарелке. Когда он поднял глаза, Тараса рядом не было. Он исчез бесшумно, как привидение. Впрочем, Матвей не особенно удивлялся, он чувствовал, что разговор не окончен. Одно только мучило: очень хотелось выяснить секрет Горшина, эзотерика, человека Круга, способного исчезать, подобно бесплотному духу. Да и узнать заодно, что такое Круг в натуре. У Успенского Внутренний Круг описан, так сказать, теоретически, а тут он, похоже, реализован на практике и столь же реален, как мафия.

Пообедав, Матвей позвонил из автомата по «четырем нулям», сообщил, что «ключ скоро будет готов», и отправился домой, где до пяти часов регулировал персональный комп с радиовыходом на компьютерную сеть Федеральной службы контрразведки. Убедившись, что коды подключения действуют, Соболев дал компу задание найти в памяти всех подконтрольных КР-сетей сведения о Тарасе Горшине и поспешил к филфаку на машине Ильи, даже не подумав уведомить его о своем решении оставить авто у себя.

Кристина появилась с группой сокурсников, раскрасневшаяся, юная, свежая, удивительно милая, с трудом отбилась от желающих сопровождать ее «хоть на край света» и подбежала к Матвею, который ждал ее на скамейке под липой. Взгляды, которыми их проводили ребята из группы Кристины, были весьма красноречивы, и Матвей решил больше не «засвечиваться» перед этой компанией, обладавшей хорошей молодой и ревнивой памятью. Он знал, чем может грозить ганфайтеру-перехватчику случайная встреча с нежелательными знакомыми, не в смысле страха за собственную шкуру, а в смысле срыва даже особо тщательно разработанной операции. Не отреагировал он и на громко высказанное им вслед пожелание курчавого Ромео – Жоржа «не гулять допоздна, а то всякое может случиться».

– Ну и студенты пошли, – улыбнулся Матвей, распахивая дверцу машины и усаживая девушку. – В мое время филологи были поинтеллигентней.

– Чем сосуд заполнен, то из него и льется, – засмеялась Кристина. – Он сын какой-то шишки из Федерального собрания, вот и считает, что ему все дозволено. Лезет и лезет с предложениями и советами, надоел уже.

– Красивый парень и развит неплохо.

– Вот-вот, уже демонстрировал свои мускулы. Но мне не нравятся ребята, которые мало думают и много себе позволяют. Жоржик вообще человек действия, даже удивительно, что он пошел на филологический, абсолютно не престижный.

– Я другого мнения. Кто не умеет действовать, тот не умеет и думать.

– Смотря как действовать. А насчет думать – послушали бы вы его безапелляционные суждения о классиках. Если все мысли Жоржа перевести на деньги, то не хватит и на «Сникерс». Итак, куда мы едем?

– Можем поехать в кафе «Русский купец» на Остоженке. Я в нем не был еще, говорят, кухня там неплохая. А если не боишься, поехали ко мне домой. У меня хороший бар, чай, кофе и видик с набором кассет.

Кристина подумала, потом мотнула головой, чему-то улыбнувшись. Видимо, вспомнила предостережения Жоржа.

– Не обижайся, но в другой раз. Поехали в «Русский купец», я хочу есть. Надеюсь, ресурсов у тебя хватит? Или ты тоже из купцов?

Матвей, улыбнувшись в ответ, тронул машину с места.

Просто не верилось, что когда-нибудь еще выдастся такой вечер. Тихий, спокойный, без конфликтов и шума. Кристина держала себя мило, просто, с поразительной естественностью, хотя и была точна в оценках, и Матвей не раз поражался ее, созвучным с его, представлениям о литературе и суждениям о жизни, а ведь ей только-только исполнилось восемнадцать.

Танцевали они всего два раза, а потом лишь слушали музыку и говорили, говорили обо всем, что приходило в голову, чувствуя себя свободно и не стремясь во что бы то ни стало вести светский разговор.

Кристину Матвей тоже поразил однажды, хотя впоследствии и пожалел об этом; эффекты он не любил, хорошо помня наставления учителя-тренера о том, что мастер должен применять технику владения телом и предметами быта незаметно, без излишней бравады и показухи. А случилось это так: официант принес пиццу, забыв ножи, и, пока он ходил за ними, Матвей разрезал ароматно дымящуюся лепешку на четыре части с помощью новой тысячерублевой банкноты. Как он это сделал, Кристина не заметила, весь трюк заключался в скорости движения тонкого листика бумаги, но Матвей не стал ей ничего объяснять и перевел разговор на другую тему.

Заговорили о гадании на картах, по звездам, по китайской Книге Перемен и другими способами, перешли на психику восприятия прогнозов. Неожиданно для себя самого Матвей признался девушке, что видит странные сны, и даже рассказал несколько последних. Кристина – она разрешила называть себя Крис, как звали родители, или Христи, как звала бабушка, полька по происхождению, – живо заинтересовалась этой темой, потому что многое читала о сновидениях и их толковании. Но истолковать сны Соболева сразу не смогла и пообещала покопаться в литературе.

– Все это так интересно, – заключила она, задумчиво поглядывая то в зал, на танцующих, то на лицо Матвея, севшего таким образом, чтобы тень от кадки с фикусом падала на него. – Удивительно, что ты помнишь свои сны. Обычно они не запоминаются, бледнеют и к утру исчезают. Может быть, ты какой-нибудь скрытый буддист или пророк? Или просто пришелец, и с тобой хотят таким способом связаться соотечественники-инопланетяне?

Матвей только улыбнулся в ответ, но не мог самому себе не признаться, что хотел бы выяснить, что в действительности с ним происходит.

Кристину он отвез к общежитию в двенадцатом часу ночи, дождался прощального взмаха руки с балкона восьмого этажа и поехал домой. Спал он как убитый, в одной позе, без сновидений. А наутро, после обязательного часового тренинга, отправился к Илье Муромцу за своей машиной.

Автомастерскую Ильи он нашел в плачевном состоянии: ворота сорваны, будто сквозь них проехал танк, гараж внутри разгромлен, как после нападения разъяренных слонов, «Линкольн», который ремонтировал Илья, превратился в груду металлолома, и лишь машина Матвея, стоявшая в закутке, за стеллажами с инструментом и деталями, осталась цела и невредима.

В мастерской копался хмурый молодой парнишка, помощник Ильи, собирал мусор, осколки, разбитую мебель, подметал пол.

– Что произошло? – тихо спросил Матвей, сжимаясь от нехорошего предчувствия.

Парень глянул на него исподлобья, продолжая заниматься делом, потом, видимо, вспомнил:

– Это ваш аппарат, что ли?

– Мой.

– Вот ключи. – Он достал из кармана ключи от «Таврии». – Мы его сделали, можете забирать. Не хуже, чем у Джеймса Бонда. Движок с форсажем, дает под двести, подвеска усилена, бак увеличен, берет под шестьдесят, заднее стекло – бронеплекс. Что еще?

– Достаточно, – улыбнулся Матвей. – С хозяином я сам рассчитаюсь. Где он? И что тут у вас стряслось? Потолок рухнул?

Парень вытер лицо ладонью, но лишь размазал грязь. Сказал нехотя:

– Банда наехала. Милиция только перед вами убралась. А Илья в больнице, подстрелили его.

– Что?!

Помощник Ильи снова принялся за уборку, проигнорировав вопрос. Буркнул под нос:

– Живой он, пуля прошла бок навылет, порвала подвздошную сумку, а вторая застряла в ноге.

– Стреляли из автомата?

– Нет, из какого-то «волка». Я слышал разговор инспектора со следователем.

Матвей присвистнул про себя: пистолет-пулемет «волк» был последней разработкой завода «Арсенал», и именно утечка «волков» со склада «Арсенала» и была первым заданием Соболева, полученным от Ивакина. Как странно все переплелось в этом не самом лучшем из миров!

– Где он лежит?

– В Склифосовского. Только вас не пустят, он без сознания, моя сестра только что оттуда приехала.

– Как это произошло?

Парень распрямился.

– Да как – вошли и…

По его словам вырисовывалась такая картина: давешняя команда рэкетиров, которой Илья дважды дал отлуп, вломилась в мастерскую в начале седьмого утра, когда там был только Муромец: вставал он рано. Бандиты начали громить мастерскую, бить оборудование, машины, а когда вмешался Илья, раскидав «крутых» громил, кто-то из них достал с перепугу «пушку».

– И что по этому поводу заявила доблестная милиция?

– Да ничего. – Парень помрачнел еще больше. – Дохлое, мол, дело. Я им говорю: они же весь квартал держат, разъезжают на «Маздах» и «Тойотах», все их знают…

– Ну и что?

Парень безнадежно махнул рукой:

– Все они повязаны. Если не запуганы, так куплены.

– Что ж, понятно. Бывай.

Матвей сел в «Таврию», опробовал двигатель и выехал из гаража. В клинику «Скорой помощи» Склифосовского он прибыл через сорок минут, ухитрившись ни разу не «засветиться» перед ГАИ, хотя мчал под сто и больше.

Илью уже прооперировали, и он пришел в себя. Матвею удалось уговорить медперсонал дать ему халат и пропустить в палату к раненому.

Выглядел Муромец чуть бледнее обычного, под глазами залегли тени, однако во взгляде не было ни страха, ни злости, только сожаление и недоумение. Увидев Матвея, он так обрадовался, что едва не опрокинул капельницу:

– Ты?! Взял аппарат? Я там его немного усовершенствовал, и теперь он не хуже, чем у Джеймса Бонда, только что пушек в капоте не хватает.

– Лежи… знаю. – Матвей выгрузил из сумки пакет с яблоками и пять бутылок кефира. – Кто это был?

По лицу Ильи пробежала тень, сжались и разжались громадные кулаки.

– Да ты их видел, команда Белого. Я до них еще доберусь, не вмешивайся в мои дела.

– Ты его знаешь лично?

– Знаю, он то ли чеченец, то ли ингуш, в общем, оттуда. Но у него все схвачено, везде приятели, в том числе и в милиции. Вряд ли его станут ловить – выкрутится.

Матвей кивнул.

– Ладно, выздоравливай. Меня пустили на минуту, приеду завтра, привезу чего-нибудь вкусненького.

– Сигареты не забудь, а то мои отобрали.

– А можно?

Илья улыбнулся – через силу, глаза его помутнели, видимо, боль была нестерпима.

Появилась медсестра, глянула на посетителя.

– Уходите, ему плохо.

Еще некоторое время Матвей смотрел на беспомощное тело Ильи Муромца, потом вышел. Уже в машине он принял решение.

Загрузка...